Она знала, что это подло, и всё же пошла на омерзительный шаг. Сама не знала, зачем… Вылезла украдкой из-под его одеяла и на цыпочках побалеринила в коридор, где висела его одежда. Ещё бы пуанты и пачку – прям русский балет, «Леблядиное озеро»… Оправдать её действия можно только с позиций психотерапии. Да и не в этом дело.
Он не успел заснуть и всё видел. Никто и не сомневался, что невозможно погрузиться в сон в одно мгновение, едва прекратилось излияние похоти. Она это понимала. И всё равно сделала то, что сделала.
Удар пришёлся по щеке, у самого рта, и её снесло, как шквалом тайфуна в Колорадо. Почему Колорадо? Наверное, потому что у них там всё круче, чем у нас. Она упала на пол и почувствовала вкус крови: губа была разбита. Голое тело ощущало шероховатую грубость ковра, и было нежёстко и тепло. Страх, острый, как приступ аппендицита, заполнил живот, а потом пролился внутри – от лёгких до матки. Она застонала.
Он стоял в метре от неё – рассеянный свет подчёркивал глянец молодой кожи, длинные стройные ноги, мускулистые руки… Она столкнулась с ним глазами и онемела от животного желания удовлетворения плоти, равного голоду на пороге смерти от истощения. Это не было похоже ни на игривое возбуждение прелюдии, ни на горячку стремительного начала любовной игры, это было что-то непереносимо болезненное, сдавливающее дыхание – до асфиксии. Она слизнула кровь и почувствовала, как тяжёлая густая капля выкатилась из-под неё на ковёр. Он ненавидел её. Он сжимал кулаки, едва сдерживая ярость. Она закрыла голову руками – ей показалось, что второй удар будет оглушительнее первого, и нужно успеть приготовиться.
Жар в теле растекался. Грудь заныла, соски стали почти твёрдыми. Волокна ковра щекотали ягодицы, и каждое её движение стало подлой стимуляцией, нежданной, несвоевременной, неуместной. Она сжала ноги и напряглась – как всегда напрягалась, усиливая прилив крови в преддверии оргазма.
Губа сочилась солёным – как морская вода, она продолжала слизывать боль и вбирала её, как глубокий поцелуй в состоянии блаженного алкогольного опьянения – на грани потери сознания.
Он орал и матерился, возбуждённо двигаясь по комнате, и каждое его движение вбрасывало дозу сладкого ужаса в её вены. «Мама, мамочка!!!» - она всегда кричала так в постели, теряя контроль над собой и не управляя эмоциями – в его руках.
Он ещё раз замахнулся. В его глазах горел адский огонь, который разожгла она – подсознательно провоцируя на этот порыв страсти. Ненависть – тоже горячее чувство. Лава в самом низу живота булькнула, как во время кипения, её нутро сжалось – приступ то ли спазма, то ли благодати – и она выдохнула облегчённо. Всё!
Он вытряхнул её из своего дома, как крысу – не убив из гуманных соображений. А она пошла к себе под проливным осенним дождём – без зонта. Холодные капли остужали распухшую губу. Ей было спокойно. Чувство, какое бы оно ни было, остаётся чувством. Он весь год был холоден с ней – бесстрастен и циничен. А ей так хотелось настоящей огненной любви…

Листок

Я родился ранним весенним утром, вместе с моими братьями, словно потягиваясь ото сна, распуская сочно-зеленые листочки на большой ветке
Яркое солнышко ласково тянуло к нам свои первые лучи,  радуясь нашему появлению
Мир встречал нас звонкой капелью и радостными, отовсюду доносящимися,  переливами птичьих голосов

   - Как прекрасно! - раздавались рядом со мной тоненькие голоса,
   - Как прекрасно жить, похоже, мы правильно сделали, что родились  сегодня.

И как бы в доказательство, желая подтвердить это, легкий ветерок пробираясь сквозь ветви большого клена, добродушно окутывал нас своим  дыханием

   - Ой... нам так щекотно,
   - Нам нравиться ветер - смешливо попискивали юные листочки, вальсируя на ветру и прижимаясь к друг другу.

Внизу сменив теплые пальто на куртки и легкие плащи, проходили люди.  Солнце скользило по их разным лицам; молодым и старым, задумчивым и беззаботным, грустным и веселым...
Мне нравилось смотреть как живая река фигур, лиц, текла прямо подо мной по широкому тротуару. Люди были такими одинаковыми и в тоже самое время разными, как и мои братья -листья. Одни спешили, другие беззаботно прогуливались, были и такие кто часами стояли  под раскидистыми ветками  клена, с букетом цветов, всматриваясь в нетерпеливом ожидании куда-то вдаль.
Однажды когда уходящее солнце, раскрасив вокруг все золотистым и алым, и я наслаждаясь слушал, как шелестят рядом мои братья, рассказывая друг другу,  какой прекрасный был день. Мой взгляд, скользя по разлитым вечерним краскам, словно что-то ища, остановился на одинокой фигуре в дали и уже не мог никуда от нее оторваться.

Неспешно, но все же довольно быстро, фигура приближалась. Это была девушка. Она казалось сотканной из воздуха, неземная и нереальная. Ее темные волосы, спускаясь на плечи, в свете угасающего солнца переливались нежным шёлком. Подойдя ближе, она замедлила шаг, ее взгляд поднялся вверх, и она посмотрела прямо на меня.

   - У нее серые  глаза - подумал я

Ах, как я был не справедлив, считая, что самый некрасивый цвет это серый. Цвет ее серых глаз был прекраснее голубого неба и  ярче самого солнца. Прекрасней этого серого не было ничего. Я хотел бы смотреть в эти глаза вечно, но ее взгляд скользнул в сторону и остановился на какой-то точке вдали.  Смотря на нее, она медленно шла и на лице ее появилась легкая улыбка. Улыбка была полна печали и казалась, что она никогда больше не покинет ее немного бледного лица.
Она остановилась на секунду, а затем все той же стремительной походкой прошла мимо старого клена и скрылась в тишине вечера.

Следующие утро, вновь разбудив нежными лучами, уже не казалось мне таким радостным и прекрасным. Казалось, почувствовав это,  даже птицы пели свои песни тише.
День казался бесконечным, смех и болтовня моих братьев сейчас были такими чужими. Я ждал, ждал и просил солнце - скорее уходи. Я ждал, когда мир вновь сменит свои яркие краски на благородные вечерние тона, которые растворяться в ее серых глазах.
Прошла целая вечность, пока вдалеке я вновь увидел ее тонкую, и легкую фигуру. И все повторилось вновь. Взгляд ее глаз скользнув по мне обратился в сторону и простояв так секунду она вновь ушла.

Так проходили дни. Время состояло из вечности ожидания и мгновения ее взгляда. И я думал, что так будет всегда. Но очень скоро, дни стали короче, а ночи холоднее. Птицы уже не пели нам по утрам, а ветер, перестав быть нежным, пытался сорвать нас с ветвей и унести с собой.
Веселый шелест моих братьев сменился на скрежещущий шепот, каждый день они становились все более жёлтыми и сухими. Срываясь со своих веток, они падали вниз, исполняя свой последний танец.
Эта ночь была особенно холодной. Проснувшись, я увидел, что на голых ветвях дерева уже никого не осталось.

   - Я должен увидеть ее в последний раз – сказал я ветру и он затих.
   - Я должен увидеть ее в последний раз – сказал я солнцу, и оно на секунду выглянув из-за хмурых туч, напоило меня своим прощальным теплом.

Я увидел ее до того как она появилась вдалеке. Я почувствовал,  и тогда ветер донес мне запах ее волос. Так не пах ни один самый прекрасный цветок на свете.
Я с трудом удерживался на голой ветке, когда по совсем пустой дороге шла она
И ветер подняв меня, понес навстречу к ней. Мгновенье стало вечностью, стирая все, что я помнил. Вокруг не было ничего, я словно сам был этим ветром, несущемуся, навстречу к ней. Медленно закружившись, я упал ей под ноги. И это был самый прекрасный момент в моей жизни.

Сделав несколько шагов, она остановилась у дерева, на котором когда-то я рос маленьким зеленым листком. Она взглянула в сторону высокого дома, который стоял невдалеке. В одном из окон горел свет. Ее взгляд встретился со взглядом мужчины, смотрящего на нее по другую сторону оконного стекла. Улыбнувшись краешком губ ему в ответ, она опустила свой взгляд. Ее по прежнему бледное лицо, казалось все также грустным. Лишь серые глаза, смотревшие на одинокий пожелтевший лист под ногами, были наполнены счастьем.  Постояв еще немного, она прошла мимо старого клена и скрылась в тишине вечера.